Светослов - Страсти по Фаусту. Роман
Итак, Никанорыч отрывался, и отрывался по полной, ибо он пребывал не в своих пенатах, а в Обломове. Как не оторваться!
Тут Никанорыч глянул на мадам, что смотрела на него с испытывающим любопытством и суматошно высказался:
– Извините, мы так и не познакомились. Как вас величать?
– Я Изольда. А вы?
– Очень приятно. Ну а меня зовут Лев. Ну, можно просто Лёва.
– Ш-шикарно… Лев, – вытянула мадам Изольда.
И она снова пленительно улыбнулась, отчего радостный Никанорыч схватил бутылку шампанского.
Уже порядком захмелевший, он наполнил фужеры шампанским и спросил, как бы невзначай, глядя на пленительную мадам Изольду:
– А что, у вас тут жильё можно снять где-нибудь на пару деньков?
– Элементарно. Я всё устрою, – спокойно и утвердительно ответила мадам Изольда.
Взбудораженный Лёва тут же выпалил:
– За это нужно выпить!
И он поднял свой бокал с шампанским. Его собеседница тоже взяла фужер; они соприкоснулись бокалами, как и принято при тостах, и приложились к шампанскому…
Тут Никанорыча понесло натурально и безотказно. Он развернулся и крикнул проходившей мимо официантке:
– Уважаемая! Ещё шампанского! И коньяк!
Официантка резко остановилась, как поезд, тормознутый стоп-краном, и учтиво вымолвила:
– Сию минуту. Коньяку сколько?
– Пятьсот! – выпалил Лёва. – И шампанское!
Вот так бывать в неизвестных городах и знакомиться с пленительными дамами. Дело кончилось полным вылетом из всех граней и нормативов, и финалом этого сабантуя явилось перманентное беспамятство…
Очнулся Никанорыч на улице. Занималось утро. Слышалось весёлое пение птиц. Они щебетали так, что лежавший в каком-то неухоженном газоне Лёва поморщился, как от чего-то назойливого, и повернулся на другой бок… Но время всегда побеждает, и наш герой был сражён этим временем, раскрыв глаза и тяжко охнув… Он привстал и медленно осмотрелся. Увидев свою шапку, что валялась рядом, Лёва тут же нахлобучил её на голову. Затем он окончательно встал на ноги и вперил свой туманный взгляд в какую-то покосившуюся невысокую ограду, что выстроилась рядом с газоном, в котором он только что валялся… Лёва издал сдавленный стон.
И он прохрипел:
– Что за хрень? Ё-моё…
Страшно озираясь, Никанорыч постигал место своего пребывания, пытаясь припомнить, что же было накануне, и как он сюда влетел, в это непуганое захолустье с кривым забором и пением беззаботных птах… Стоявший рядом двухэтажный дом навеивал странные и страшные мысли: «А где это я? И что это за хата? А вдруг это…»
Тут он хлопнул себя по карманам и суматошно сунул руку сперва в один карман, затем в другой… И он горько и яростно выдохнул, продлевая свои жуткие догадки:
– Деньги! Блин… Где бабки? Неужели… Эх… Дубина я, мот безмозглый! Обворовали… Где ж был-то я? Что с памятью? Как же теперь? Куда? К кому? Нет, надо напрячься. Фёдора помню, как пили с ним помню… Аэропорт… Ресторан… А дальше – провал… Что же это, а?
Вспомнил-таки хоть что-то! И то дело. Чуть не плача, Никанорыч вышел с территории газона с кривой оградой и направился куда глаза глядят. А глаза его глядели в никуда, точнее говоря, они пытались угадать, в какой стороне найдётся хоть что-то радующее и обнадёживающее… Тут Никанорыч начал вспоминать всю свою жизнь с её шиком и откатом, с вылетами и падениями. Да, было, что вспомнить… Ведь писал же картины! Нет же, надо было бросить всё это, заняться дурацким бизнесом, этим кидаловом с надувными понтами. Нет, не так всё. А в хакеры на кой хрен полез? Как будто без него не обошлись бы эти сетевики. Нет же, надо было опять на бабло разогреться… Вот и разогрелся, – сдуру не в тот хостинг залез. Вот страху-то натерпелся… Пришлось следы заметать, скрываться от всех… Да, всё не так. Где ж оно, бытие радостное? И почему это радостное всё так завуалировано, сокрыто от человека? Погудел в кабаке – и на улице оказался никому не нужный, да ещё обчищенный… Вот же блин, дела какие в нашем царстве загадочном…
Никанорыч отвлёкся от своих размышлений, бросавших его в болезненный жар, поскольку глаза его вдруг остановились на том, что могло оказаться спасительным в данной неадекватной ситуации. И Лёва застыл на месте. Прямо перед ним в груде какого-то утильного хлама валялась видная книга… Никанорыч плавно приблизился к ней и взял её в руки. Он про себя прочёл название на обложке:
«Н. В. Гоголь. Мёртвые души…»
Вот оно! Неспроста всё это… Ой, неспроста… Мёртвые души просто так не валяются. Каков смысл! И ведь он, Лев Никанорович Башковитов теперь тоже является одним из тех, кто постиг эту леденящую изнанку действительности, затуманенную сладким дымом Отечества…
Тут он вдруг вспомнил ещё кое-что, отчего взгляд его прояснился до слёз, и он мысленно вымолвил:
«А ведь началось-то всё тоже с книги, – „Капитал“! И здесь книга… Неспроста всё это. Значит, помнят меня ещё там, где всё в радости. Значит, не забыт ещё я, не пропал до конца…»
Внезапный визг протекторов заставил Никанорыча вздрогнуть и спрятать книгу за пазуху, – проезжавший мимо легковой автомобиль не вписался в поворот, отчего въехал на обочину и тут же вырулил обратно на трассу с непонятным покрытием. Лёва проводил взглядом спятившую легковуху и подумал:
«Вот сумасшедшие. Все что ли они тут такие? Вот попал я… Да, надо что-то предпринимать… Нет смысла околачиваться без нужды в этой глухомани с её обломами… Как точно! Обломы! Ресторан назывался „Обломов“! Вспомнил… Вот же блин, реально ирония судьбы… Обломов… Вот жуть-то! А город это какой? И что за провалы такие в памяти? Да, надо что-то делать. Как-то спасаться надо, выходить из всего этого бреда…»
Никанорыч остановил размышления и направился туда, куда подсказывала ему интуиция, а она, эта его интуиция, как известно, никогда его не обманывала…
Внезапный надрыв какой-то пьяной шальной гармони заставил Никанорыча вздрогнуть и застыть от озноба… Откуда-то доносилось разухабистое рыдание этого русского инструмента, вобравшего в себя грозовую тоску, и безумную радость всех эпох и раскладов; и голоса… голоса – мужской и женский, да как запели! В терцию! Чисто! Да с такой ностальгией, с таким отчаянным откровением, с такой душой нараспашку… Вот она, Русь обнажённая, воля всегранная, заплутавшая в ухабах да просеках, среди кутежей да исповедей, в глухомани родимой, хоть и не виданной ранее, но чувствуемой всеми нервами, всей промозглой и чуткой натурой, рождённой не для корысти, – для пений и светлых деяний во благо Рода, святой Руси, Духа единого… Никанорыч стоял, оцепенев от всего, что он чувствовал в данный момент. Он не желал двигаться, ему было уютно и радостно от этого пения под гармонь, неизвестно кем надрываемую, и он, уже не горюя от собственной горечи и утраченных средств, как и памяти, мог только врастать в это поле энергии, охватившее и нежившее бессмертную душу его всей силой любви и смертельной кручины…
11. Оживление в Обломове
В то время как Лев Башковитов размышлял о смысле всей жизни, пребывая в состоянии нового бодуна с драматической ностальгией и будучи лишённый всех дивидендов и командировочных, а также части своей драгоценной памяти, в аэропорту города Обломова приземлился очередной авиалайнер с Лютневым на борту. Спецкор сошёл с трапа, миновал все пункты проверки и вышел, наконец, к стоянке такси… Итак, спецкор Илья Лютнев, одетый в кожаную куртку и джинсы, с сумкой через плечо стоял теперь в ожидании машины такси. И ожидание это было очень недолгим, можно сказать, его и вовсе не было. Местный таксовоз тут же подрулил к спецкору, и опытный водила, высунувшись из машины, спросил у Лютнева:
– Далёко едем?
– В отель! – ответил Илья.
– Садись! – тут же сказал водила и приоткрыл дверцу.
Спецкор уселся в машину рядом с водителем и мягко захлопнул дверцу. Водила вырулил на дорогу с большим указателем г. ОБЛОМОВ, затем выжал газ, и таксовоз рванул по трассе в отель города Обломова… Если бы Илья Лютнев обратил взор назад, то он бы непременно увидел изящную иномарку, неотступно и плавно двигавшуюся вслед за таксовозом, в котором ехал Илья. И в ней, в этой иномарке сидела весьма неоднозначная молодая особа… А следом за этой респектабельной иномаркой шурындила какая-то колымага образца пятидесятых годов…
Но Лютнев был погружён в свои мысли, и ему было не до иномарок и колымаг с дорогами. Он уточнял мысленный план своей стратегии…
Спустя полчаса в городе Обломов началось оживление… Легковой автомобиль, в котором ехал спецкор, остановился у входа в отель «ОБЛОМОВ». Из машины вышел Илья Лютнев. Машина уехала. А спецкор направился в отель…
В холле отеля Илья прошёл к стойке оформления, за которой сидела степенная мадам с невозмутимым взглядом и массивными перстнями на пальцах.
